В 60-х годах прошлого века, в небольшом селе, затерянном в бескрайней казахской степи, вместе с двумя сёстрами и мамой жил мальчик Аман.
Папа его умер совсем молодым,
и с тех пор семья едва сводила концы с концами. Маме ,доярке совхозной фермы ,было очень трудно поднимать троих детей.
В 5 часов утра она уходила на первую дойку, в обед на вторую , вечером на третью. Каждый раз нужно было вручную выдоить 25-30 коров. За тяжелейший труд без выходных и праздников платили совсем немного ,
по 50-70 рублей в месяц, которых не хватало на семью. Чтобы выжить , приходилось держать подсобное хозяйство:корову,пару-тройку овец,курей и уток и конечно маме нужно было помогать.
Аман, как мог , с самого раннего детства старался во всём ей быть помощником. Когда мама
готовила нехитрую еду детям,
на тарелку двенадцатилетнего
Амана старалась подложить еды чуть больше, чем себе и дочкам, приговаривая то ли в шутку,
то ли всерьёз:
— Мужичок наш, хозяин!
В их маленьком саманном домике, сложенном из самодельного кирпича на соломе и глине, крытом озёрным камышом, была лишь кухня с печью да спальня с парой крошечных окон. Полы были глиняные , их для крепости и блеска полировали водой , настоянной на конском навозе. Снаружи землянку белили известью с мелом,
оконные рамы раскрашивали синькой , а низ , фундамент,
подводили раствором печной сажи.
Домик Амана ничем не отличался от большинства домов села, лепившихся друг к дружке огородами, невысокими сараями и загонами для скота. Но саманные жилища, какими бы неказистыми они ни казались, имели свои неоспоримые преимущества: строились быстро, зимой сохраняли тепло, а летом дарили прохладу.
В зимнее время Аману приходилось много работать по дому и во дворе: принести в сарай воду и сено, чтобы напоить и накормить корову и овец, убрать и вывести на огород навоз, сменить для скота подстилку из соломы.
А то ещё напасть — снежные бураны. В казахской степи, где нет препятствий, а только бескрайний простор, нечему их остановить, и бураны — это беспощадная стихия, которая два-три раза в месяц хоронила под снегом всё село, укрывая его по крыши и дымоходы. Проснёшься утром, а из дому так просто не выйти. Приходилось Аману откапывать-разгребать снег почти целую неделю, налаживая нарушенный неистовой стихией порядок вещей.
Летом всё было иначе.
Каждый день вместе с друзьями Аман бежал по пыльным и горячим улочкам от дома к котловану, вырытому для водопоя скота, чтобы охладиться вместе с коровами, телятами и овцами. Затем мальчишки убегали гонять мяч на самодельное футбольное поле.
У сельского клуба резались монетками в пристенок или в чику, на крышки от бутылок (в особой цене были цветные или с надписями на внутренней стороне).
Играли в войнушку , разделившись на наших и фашистов, в последние старались не попасть.
В перерывах между баталиями жадно пили из ведра холоднющую до ломоты зубов вкуснейшую воду, зачерпнутую из глубокого колодца, или мчались домой на скорый перекус. Ломоть хлеба ,посыпанный сахаром или горбушка натёртая чесноком обычно заменяли обед.
Обязанностью каждого мальчишки жарким летом было напоить домашнюю птицу, вечером пригнать домой из стада корову, насобирать попутно в мешок высохших коровьих лепёшек-
ими топили печки для готовки.
В тёмное время играли в прятки и обносили огороды и сады,добытые с риском чужие плоды были намного вкуснее своих.
Осенью, когда надо было ходить в школу, становилось скучнее, а зимой, конечно, совсем тоскливо.
Все маленькие степные сёла в то далёкое советское время жили совершенно одинаково. Электричество подавалось всего на три часа утром и на столько же вечером, в остальное время люди обходились керосиновыми лампами. О телевидении даже не слышали, а новости узнавали из радиоточки, которая включалась только с электрическим светом.
Дети учились в пятилетней начальной школе, где работали всего два-три учителя-универсала. Товары сельчане покупали в единственном на всё село магазине со скудным, но обязательным ассортиментом — от соли, сахара, спичек и керосина до вил, лопат, топоров и цинковых вёдер.
На дощатом прилавке как правило, лежали рулоны черного,коричневого,синего сатина и марли.
За ним стояла продавщица, в сельской иерархии по значимости — вторая персона после управляющего.
От её благосклонности зависела обеспеченность большинства семей товарами первой необходимости. Захочет королева — продаст за деньги или под запись до получки товар, а не захочет — шиш получишь, и не проси, не заискивай, не рви на груди рубаху!
Связь с внешним миром осуществлялась через почту, куда местные носили и где получали письма, открытки, посылки.
Именно в магазине и на почте люди узнавали все важные новости, включая местные сплетни.
За культурой ходили в клуб — посмотреть черно-белое кино или одну и ту же с одним и с тем же репертуаром агитбригаду артистов, приезжавших строго по праздникам: 7 ноября, к Новому году, 23 Февраля, 8 Марта и ко Дню Победы. Так, размеренно, скудно, без каких-либо потрясений и событий протекали сельские будни.
С началом освоения целинных земель в 1954 году, в селе стали возводить высокие, как казалось Аману,огроменные деревянные бараки и четырехквартирные дома. Они почему-то назывались финскими, и от этого мечта поселиться в таком жилье с огромными окнами, деревянным полом и газовой плитой казалась недостижимой.
В новенькие дворцы-хоромы въезжали новоприбывшие семьи целинников, в основном комбайнёров, трактористов, шоферов, бухгалтеров, механиков и инженеров. Мама объясняла, что именно для специалистов создаются условия не хуже городских, чтобы люди соглашались приезжать в казахские степи.
С собой целинники привезли не только мастерство и знания, но и новые, невиданные в сельской глубинке наряды, прически, спортивные игры, музыкальные инструменты, которых здесь никто не знал. Именно тогда впервые в жизни Аман увидел не в кино, а на людях, входивших вечером в клуб, двубортное пальто-москвичку, шапку-кубанку, румынские туфли на каблучках и фасонистые фетровые, белые в черную полоску сапоги-бурки, а на важных местных начальниках — верх сельского шика — широкополые шляпы и яркие галстуки.
Вечерами по выходным дням в клубе шли танцы. Детей туда не пускали, но Аман с друзьями наблюдали за действом через окно, с восхищением рассматривая самые что ни на есть реальные аккордеон, гитару и саксофон. Музыканты исполняли твист и чарльстон, а люди — нарядные, улыбающиеся — танцевали. Насмотревшись, дети начинали повторять движения, оставаясь в свете, льющемся из окон, кривляясь и хохоча при этом взахлёб. Смеялись они и над модниками в зале, и над собой — такими нелепыми казались им эти дикие движения.
Однажды, прижавшись к стеклу лбом и заглядывая в ярко освещённое клубное пространство, Аман вдруг отчетливо понял, что, оказывается, так необыкновенно живут не только в недостижимом киношном мире, а прямо тут. И его, этот другой мир, можно увидеть, услышать, почувствовать, дотронуться. Всего только и нужно, что вырасти побыстрей и тогда он тоже будет там, по ту сторону окна!
Засыпая вечером после танцев в одной на всех комнатке с убогим убранством, Аман остро и разочарованно ощущал себя несправедливо обделённым, недопущенным к большому и сказочному образу жизни одиноким маленьким человечком. Он мечтал, рисуя в воображении картины будущего и себя рядом со взрослыми — красиво одетым, играющим на гитаре. А может, танцующим с незнакомой — яркой девушкой в пышной юбке с высокой прической. «Эх, надо скорее попасть в такую, вот как в клубе, красивую, большую, яркую жизнь!»
С тех пор Аман словно бы и не жил настоящим, а всё торопил время — быстрее, быстрее, быстрее!
Вырасти.
Отучиться.
Стать взрослым.
Пролетели годы, мальчик вырос, уехал из села, и та самая — новая, яркая, интересная , сложная, но прекрасная— жизнь приняла и повела его по своей неведомой судьбе.
И только иногда снятся Аману сны, в которых он с друзьями бежит по сельской улочке,
выбивая босыми пятками горячую уличную пыль,
к котловану, чтобы искупаться,
а проснувшись, стирает со щеки непонятно откуда взявшуюся слезу.

А. Рейзвих. 2014. Июнь. Казахстан.