Коля-доктор

 

 

Коля Гаврилов родился в посёлке Боброво Кувшиновского района Калининской области. С детства был тих и незаметен среди сельской детворы, где каждый старался выдвинуться в предводители и атаманы, занять лидирующие и авторитетные позиции. Не стремился он быть на виду и позже, будучи старшеклассником, оставался скромным и покладистым хлопцем на вторых ролях.

Во многом его желание не привлекать к себе чужого внимания было связано с заметным косоглазием и яркими веснушками, осыпающими его с ног до головы. По той же причине и с девчонками у Коли не ладилось, что называется, от слова совсем. Стеснялся он их до немоты, а они его просто не замечали, таков он был — тих и незаметен, словно призрак.

В учёбе Коля тоже не был первым, смиряясь с отсутствием успехов, не пытаясь блистать знаниями и хвастаться отметками. А как пришло время определяться, куда податься да на кого учиться, пошёл по проторённой стезе. Мама Коли всю жизнь проработала сельским фельдшером, изо дня в день подавая сыну пример для подражания. Забегая вперёд, следует заметить, что пример был хороший, потому что сын оказался достойным продолжателем семейной традиции. Сорок лет посвятил он служению людям на посту поселкового фельдшера, в суровых условиях Крайнего Севера, а потом вернулся в родной посёлок Боброво, на малую родину.

После школы поступил Коля в медицинское училище в городе Калинине, ныне опять Твери. Будущая профессия фельдшера предполагала сельское врачевательство, но уже не в родной области, а там, где пожелает увидеть молодого специалиста Советское государство. Отучившись, Коля получил направление на самый край земли — на Север. Но и на этом судьба не успокоилась. Засунула его, парня без амбиций и капризов, в самый дальний из возможных северных посёлков, на берег студёного моря, куда и дороги не было. Добраться до него можно было только на оленях, гусеничных вездеходах и на биплане Ан-2, «кукурузнике», да и то лишь в хорошую погоду.

Условия, в которых предстояло работать, были так суровы, что даже двадцатилетний сельский паренёк Коля, с детства привыкший к тяжёлому труду и непростому быту, удивился. Воду жители посёлка носили из двух колодцев, электричество подавалось в дома по утрам и вечерам всего на пару часов, связь с внешним миром по рации, строго в установленное время выхода на связь с Большой землёй.

Фельдшерский пункт располагался в домике с печным, на дровах, отоплением. В одной комнате предстояло жить, во второй — принимать болезных жителей села, общим числом не больше пяти десятков человек, причём двенадцать из них были пастухами-оленеводами, которые в село из бригад наведывались нечасто. Пятеро поселковых работали на песцовой звероферме, и одна доярка обслуживала самую счастливую в стране корову. Почему счастливую? Да потому что персонально для Королевы, как её величали, в хозяйстве содержался племенной бык Фаворит, раз в год исправно удовлетворяющий её коровье желание.

Лошади Майке такой привилегии не предоставили, и по этой причине в период конской биологической охоты она носилась как сумасшедшая по деревне, взбрыкивая копытами, и пыталась пристать к кому попало, в том числе к ездовым оленям, стоявшим на привязи, и к верному Королеве Фавориту тоже. Народ в эти дни Майкиных скачек передвигался по селу исключительно перебежками.

Любой новый человек в таком глухом местечке становится на некоторое время центром внимания и подробного изучения. Быть незаметным тут крайне сложно, все на виду. Куда бы ни пошёл — встретишь знакомых людей, разговоришься. Да и куда идти-то? В посёлке общественных заведений раз-два и обчёлся: магазинчик, изба-читальня, она же клуб, контора совхоза и общественная баня.

Познакомился Николай с местными жителями и запомнил каждого в течение пары недель, потому что с первых дней в медпункт потянулись буквально все. Некоторые наносили визит по надобности, но большинство — из чистого любопытства. Первый наплыв пациентов состоял из тех, кто менее обременён заботами, но крайне любопытен, а именно из местных бабулек. Привело их желание поглазеть на нового фельдшера, пожаловаться на болячки, пообщаться с новым человеком, составить своё мнение о нём, чтобы потом долго перетирать услышанное и увиденное с окружающими. После бабулек стали заходить остальные. Не то чтобы поправить здоровье, а скорее поздоровкаться. Поняв, что Коля не зазнайка какой, не балабол и не бездельник, а приветливый, понимающий и простой человек, люди с душой приняли его. Любопытство относительно его персоны утихло.

С тех пор жизнь местного лекаря стала входить в размеренную сельскую колею. Надо сказать, что народ в посёлке крепкий, к болезням непривычный, так что иной раз Коля сам выдумывал себе занятия. Например, профилактический осмотр подрастающего поколения. Для этого фельдшер Гаврилов посещал школу — так называлась квартира, приспособленная под начальные классы для трёх учеников разного возраста. Один из них учился во втором классе и два — в третьем. На всех приходился один учитель, девушка Света из Москвы, приехавшая по романтическому зову на Крайний Север и уже второй год «наслаждавшаяся» исполнением своей мечты. Коля немного жалел москвичку, потому что она, в отличие от него, с трудом переносила местные условия. Да и скучала тут отчаянно.

Убедившись, что юное население здорово, без наличия головных паразитов-вшей и растёт с нормальным привесом, Коля проводил обход домов с целью проверки санитарного состояния. Разгуливал по посёлку в белом халате со своим фельдшерским саквояжем, чувствуя себя значимым человеком, но и не придавая тому особо большого значения. Раз в неделю Коля ходил на дойку счастливой коровы, проверяя содержание животного с точки зрения гигиены. Осматривал марлю для процеживания молока, вёдра и бидон для хранения. А ну-ка, если доярка инфекцию какую разнесёт, ему работы ненужной подкинет!

Иногда фельдшер Гаврилов просился у председателя сельсовета в командировку, и его торжественно отвозили на оленьих упряжках в бригады оленеводов, где он наблюдал их бытовые условия и проверял состояние здоровья пастухов, их жён и детишек. Поездки к оленеводам Коле нравились, никогда прежде не видел он такой красоты. Невероятные просторы тундры, небо, которому нет конца и края, странноватые низкорослые кустарники, припадающие к земле, хрусткий белый мох, удивительный запах всегда холодной земли и резких ветров, которые прилетают сюда, не поймёшь откуда…

В общем, фельдшер Гаврилов и сам не заметил, как влился в ритм северной экзотической жизни и стал своим для местных, завоевал уважение и признательность людей участием, обхождением, умением. Лечил всё: и вывихи, и ссадины, и понос, и давление, и похмелье. Вырывал зубы, если было невмоготу терпеть, и зашивал раны, делал массаж, ставил банки и компрессы, приходил по зову на дом к больным в любой день и час. И называть его стали уважительно — Коля-доктор.

Самое серьёзное испытание Николай прошёл в первую свою зиму в посёлке. В феврале у Нины, жены оленевода Василия Гаврилова, однофамильца фельдшера, начались преждевременные схватки. Непогода и короткий зимний день не позволили вывезти роженицу на самолёте в райцентр, где размещался ближайший роддом. Вот тогда пришлось Коле на пару с мужем-пастухом целые сутки принимать роды.

Осмотрев беременную, Коля понял, что надо незамедлительно готовиться к появлению на свет нового советского человека. Заранее попросил подавать в дома электричество круглосуточно, организовал дезинфекцию медпункта, накипятил воды и подготовил необходимый медицинский инструмент. Прогладил горячим утюгом простыни, приготовил подобие бокса для новорожденного, оснастив его бактерицидной лампой и обогревателем. Затем отправился к Гавриловым.

Нина лежала в спальне и громко стонала. Её муж вышел к фельдшеру.

— Ну, Вася, везём твою в пункт, всё готово, — бодро сказал Коля, — будем рожать, значит.

— Николай Иваныч, она не хочет туды идти! — выдал Вася, испуганный, как и положено любому будущему отцу, который оказывается втянут в тайный для мужей процесс появления детей на божий свет.

— Да почему же?

— Она стесняется это… ну… в вашем присутствии.

Коля, которому приходилось проходить практику в Калинине в акушерском отделении, ответил:

— Ничего, так бывает. Это ж у вас первый! Нина молода, неопытна ещё, просто не понимает, что будет дальше.

При мысли о «дальше» Вася аж побелел, но Коля спокойно объяснил:

— Поверь, она скоро сама помощи попросит, тогда мы и перевезём её. Просто пока будем ждать, ты помойся, побрейся, постриги ногти, надень всё чистое и в качестве ассистента будешь мне помогать при родах. Ты кого, сына, небось, ждёшь?!

Вася согласно кивнул и послушно принялся выполнять указания доктора. Нина оказалась из крепких. Только часа через четыре сидевшие на кухне Гаврилов и Василий сквозь стоны услышали:

— Вася, я согласная, тащите в медпункт…

Укутали. Осторожно перевезли. Как только Нина устроилась на новом месте, фельдшер заставил её мужа вымыть руки спиртом.

— Да вы что, добро переводить, доктор! — попытался возмутиться оленевод, впервые наблюдая такое кощунство над напитком, но подчинился. Надев на Васю белый халат, Коля налил ему полстакана разведённого медицинского спирта.

— А этот выпей… для внутренней дезинфекции и для смелости…

Он надел на пастуха кипенно-белый колпак и медицинскую маску. Теперь даже роженица не смогла бы различить, где доктор, а где муж.

Нина мучилась в родах ещё долгих часов семь, к утру Николай принял мальчика, огласившего фельдшерский кабинет звучным криком. Отрезал, обработал и зашил пуповину, осторожно стерильными бинтами протёр кроху-новорожденного. Вместе с усталым, но счастливым отцом они запеленали как смогли вопящего младенца. Показали кулёк новоиспечённой маме, заплакавшей от облегчения и восторга. Коля положил ребёнка под электрорефлектор. Мальчик успокоился и заснул. Фельдшер сделал укол Нине, она тоже погрузилась в глубокий сон. Казалось, на мир опустилась благостная тишина.

Счастливый Вася, которому, оказалось, не так просто успокоиться, попросил налить ему уже стакан спирта, в чём не получил отказа. Он выпил, не закусывая, а затем обнял, троекратно облобызал Колю и произнёс:

— Доктор, будь крёстным моего первенца, ты его спас, а мне ты теперь брат родной, у нас ведь и фамилия — Гаврилов — одна!

Николай, открытая, чистая душа, не раздумывая, согласился на родство. Уходя, Вася излучал столько счастья, что чуть ли не светился. После этого случая фельдшер Гаврилов стал героем деревни, района, а история о том, как он принял сложные роды в условиях полного отсутствия цивилизации, достигла главврача областного роддома.

Так равнодушный к славе Коля Гаврилов стал знаменитостью, память о нём осталась в тех краях навсегда. В двух оленеводческих бригадах хозяйства пастухи в знак благодарности и признательности заклеймили на Гаврилова Николая Ивановича по годовалому оленю-самцу и, не сговариваясь, дали обоим одну и ту же кличку — Доктор. Объяснили этот знак признательности и уважения по-крестьянски простодушно: чтобы было здоровое потомство в наших стадах.

 

«Явись, лесной олень…»

 

В оленеводческие бригады Коля ездил неоднократно и с удовольствием. Никогда прежде ему не доводилось переживать чего-то экстремального, а тут пришлось ехать в бурю, что оказалось совсем невесело. Вёз Гаврилова на оленьей упряжке человек бывалый — сам бригадир оленеводов Андрей Чупров, ему можно смело довериться. Как он находил дорогу в полной мгле да по местности, где глазу зацепиться не за что, Коля даже не догадывался. Может, олени сами знают, куда бежать?

Бригадир рванул в село за фельдшером не просто так. Сын одного из оленеводов, пятилетний Митя, серьёзно поранил ногу. Казалось бы, не место детям в тундре, но так уж повелось, что пастухи уезжают на вахты и работают вместе с семьями. Большинство оленеводов — из местных, привычных к такому образу жизни, знающих, как выжить там, где двадцать пять градусов мороза считается «тепло». А условия ещё суровее, чем в посёлке.

Навыки жить в тундре, пасти оленей в любую погоду и окарауливать, охранять стада от хищных росомах и волков приобретаются с малолетства. Мужья целый день в стаде, а жёны на базе — налаживают нехитрый быт. Часто и детей с собой в бригаду возят, чтобы не отрывались от родителей, перенимали оленеводческий опыт, продолжали тысячелетние традиции предков. Бывает, что с детьми случаются разные неприятности. С Митей так и произошло: неудачно спрыгнул, повредил, пропорол об острый сучок голень, захромал, а через три дня поднялась температура. Теперь мальчик лежит, стонет, бредит. А тут буран, метель, значит, не вывезти его из тундры и ближайшая помощь — только от местного фельдшера. Что ж, Гаврилов всегда готов.

Ехали долго, около пяти часов. Николай, хоть и оделся максимально тепло, замёрз на открытых всем ветрам нартах, его продуло до костей. Но вот мелькнул впереди огонёк, а вскоре удалось разглядеть в гудящей тьме и силуэты оленьей жердевой изгороди и построек. Коля так замёрз, что руки отказывались подчиняться. Мать Мити, Надежда, скромная немногословная женщина, налила чаю. Он немного согрелся и прошёл в комнату, где на кровати увидел больного мальчика, тяжело дышащего, горящего огнём. Проверил температуру — под сорок. Плохо дело. Николай послушал, осмотрел ребёнка.

— Воспалилось раневое место, абсцесс гнойный, видимо, в рану глубоко попала грязь… Надо вскрывать, пока гангрена не началась, — задумчиво диагностировал он. — Операцию надо бы делать в больнице, а туда не добраться. Придётся тут резать, вариантов нет.

Надежда закрыла лицо руками, стараясь сдержать слёзы. Коля участливо пожал её локоть и продолжил:

— Надя, вы мне поможете, а остальные пусть сюда не входят, пока не разрешу!

Никогда ещё Гаврилов не чувствовал такой тревоги за судьбу ребёнка — времени совсем нет, нужно здесь и сейчас, в село не довезти, в горячке ещё и простудиться может вдобавок.

— Надя, меняем простыни, переодень Митю в чистое, будем вскрывать прямо в кровати.

Она проворно принялась выполнять указания. Николай открыл саквояж, выбрал и обработал инструмент, подготовил шприц, вколол обезболивающее. Мама зафиксировала ножку. Операция, как бы серьёзно ни звучало это слово, заняла не более двадцати минут. Потом до самого утра они сидели рядом с мальчиком, прислушиваясь к его дыханию, которое становилось всё более ровным и спокойным. Снаружи рассвет превратил чёрную мглу в мутно-серую, пурга не прекращалась.

К обеду Митя открыл глаза и попросил пить. Надежда обрадовалась, захлопотала. Напряжение спало, а Николай стал чувствовать, что его самого морозит, подколачивает. Он прилёг на соседнюю кровать, глаза сами закрылись. Очнулся он от ощущения боли во всём теле. Горло опухло, кашель рвался из груди, поднялась температура. Надя напоила его чаем, сказала, что Мите полегчало. Гаврилов принял дозу лекарств от простуды, самостоятельно укололся и отключился, уснул тяжёлым сном, полным бредовых кошмаров. Он просыпался и проваливался в сон несколько раз, чувствуя себя всё хуже.

— Как Митя? — бормотал он каждый раз, выныривая из забытья.

Откуда-то доносился голос Нади: «Хорошо, он поправляется!», и Коля снова отключался. Сколько раз это происходило, фельдшер Гаврилов впоследствии вспомнить так и не смог. Запомнилось на всю жизнь другое. То ли приснилось, то ли привиделось непонятное и страшное, настолько, что из его горла вырвался хриплый вскрик. Только бред не отпустил, не прекратился: к нему приближался белый олень с затейливой «короной» из рогов на голове, с большими печальными глазами и чёрными мокрыми ноздрями. Олень подошёл, мотнул огромной головой, склонился над лицом Коли и громко выдохнул прямо в него что-то пахнущее снегом, хвоей, ягелем…

Очнувшись в очередной раз, Николай обнаружил, что ему полегчало. Боль и жжение в груди поутихли. Он открыл глаза, рядом стаяла Надя с чашкой.

— Доброго денёчка! Выпейте! Вы два дня пластом лежали, — она по глоточку споила ему ароматный травяной чай. — Как теперь себя чувствуете?

Коля улыбнулся — ему стало лучше. Митя уже сидел на кровати и весело смотрел на доктора. Через пару дней Гаврилов собрался домой в посёлок. Надя, не скрывая слёз благодарности, причитала, провожая Николая Ивановича, пастухи сдержанно, по очереди пожали ему руку, пожелали хорошей дороги.

Вёз его обратно бригадир Чупров. Буран ушёл, будто его и не было. Взгляд Гаврилова не мог охватить посеребрённые свежим снегом просторы, отдохнувшая оленья упряжка споро бежала по белоснежной, без единого следка тундре, полозья нарт весело поскрипывали. Остановились дать передышку ездовым оленям. Бригадир от имени бригады пастухов-оленеводов поблагодарил Николая за спасение Мити.

— А мне олень приснился. Впервые… — признался Коля. — И я сразу выздоровел, — пошутил он.

— Олень и вправду был, — серьёзно произнёс немногословный бригадир. — Вы взяли на себя Митину болезнь, значит, вы настоящий лекарь, так наши шаманы в старину лечили. А мы, однако, боялись за вашу жизнь.

— А зачем олень?

— Поверье в нашем народе такое есть: надо к больному привести белого оленя. Он подышит и заберёт болезнь.

С большим удивлением Коля понял, что так оно и получилось на самом деле. А ещё ему было лестно признание уважаемым в тундре бригадиром оленеводов в нём «настоящего лекаря»!

Нужный человек

 

Северяне — люди здоровые, в чём Николай убедился, едва начал работать фельдшером в посёлке на берегу студёного моря. Только если ты единственный на триста пятьдесят вёрст в округе смыслящий в медицине человек, пусть всего-то на полсотни местных жителей, суеты в твоей жизни всё равно будет по самое не хочу. За его сорокалетнее фельдшерство на одном месте случалось всякое и повторялось много-много раз, люди подвержены одним и тем же соблазнам, страстям, и с ними могут происходить невероятные истории, местность и менталитет придают им свой, специфический характер.

Вот прибегает ночью продавщица Маша:

— Мама встала впотьмах в туалет, о порожек запнулась, упала, а встать не может!

А мама та — сто килограммов доброты. И в падении заработала перелом то ли ноги, то ли тазобедренного сустава. Криком от боли заходится: спасай, родной наш! Коля вместе с Машей, пыхтя и тужась, тащат из сеней и водружают пострадавшую на высокую кровать с перинами. Уколол. Успокоил. Объяснил, как ухаживать за мамой, и пошёл по радийной связи сообщить о происшествии в район. Вызвал санавиацию. Спасли.

Опять стучат:

— Николай Иваныч, это Семёновна, Борька мой спать не замог, давлением мается. Помоги.

А Борьку её так припирает после каждого запоя. Сколько Коля ни наставляет: «Борис Петрович, вам надо от водки отказаться!», реакции ноль. Только шуточки: «От водки откажусь, а пить мне тогда что? Она — моё лекарство, душу лечит! Ничего вы не понимаете!» Но «лекарство» хорошо действует на дядю Борю только два-три дня. В этот период дядя Боря козлом скачет, шебутной, деловой, весёлый, разговорчивый. А на утро третьего дня — давление. Ахи-охи-вздохи. И жить ему не хочется, и видеть никого не желает. Периоды эти повторяются с завидной регулярностью и точностью поезда московского метро: аванс — получка — аванс — получка. У фельдшера Гаврилова такой же график: лечить и гнать дяди Борино похмелье и снижать скачки давления.

Тётя Рита, супруга дяди Бори, тоже со своей болячкой. Много лет назад в подпол свалилась — полезла за квашеной капустой, закусить дяде Боре захотелось кисленьким да рассолу испить. «Полёт» закончился переломами руки и ключицы. Это ещё до Коли случилось, а ему осталось разбираться с неправильно сросшимися костями. Болят они к дождю, а то и просто так, чтобы тётя Рита про них не забывала. Нужен массаж, втирание мазей, обезболивающие.

Недели две-три в посёлке проходят в спокойном режиме. Как правило, ЧП деревенские случаются по выходным. То полпальца себе кто-нибудь чуть не отчекрыжит, что-то строгая или распиливая, то кто-то, к несчастью, промахнётся по чурке и полтопора в сапог засадит, то с вёдрами у колодца грохнется тётка — всё это Коле приходилось лечить тысячи раз. В фельдшерском пункте с утра уже очередь. Бабушки. Понятно. Магнитные бури! Померить давление, таблетку и «Спасибо, до свидания, касатик, помогло».

А ещё бывает вакцинация. Казалось бы, детей в посёлке раз-два и обчёлся, но полдня на прививки точно уходит. Или профилактический ежегодный медосмотр оленеводов и населения. Это целая десантная операция. Из области и района на спецборте прилетает двенадцать врачей всевозможных специальностей. Деревня и Коля стоят на ушах, за сутки нужно проверить всех.

В повседневной суете и работе без выходных по календарю и по времени Николай забывал про личную жизнь и семейное счастие. Он робко и неназойливо попытался проявить симпатию и желание поближе познакомиться с учительницей Светой, но та сразу дала понять: я, Коля, не твоего деревенского поля ягода! Через год, отработав срок и насытившись романтикой, она улетела в столицу. А вскоре на метеостанцию из Новосибирска была направлена по распределению молоденькая выпускница Вера. Не отработав и восьми месяцев, она неожиданно для всех, и прежде всего для себя, стала Колиной женой, зашёл он ей своей чистотой, душевностью, сердобольностью.

Вот такой он — Николай Иванович Гаврилов. Кажется, простой сельский фельдшер. Но его беззаветное служение простым людям на протяжении сорока лет можно назвать подвигом. Самоотдача, скромность Николая Ивановича только подтверждают, что достойный человек — тот, кто творит историю своей жизни милосердием, состраданием и добрыми делами.

А.Рейзвих
Мурманск
Февраль
2010 г.